- Где, дядь Вить? – Юрка привстал на цыпочки, заглядывая в небо.
- А вон, вишь сосна на пригорке, а рядом кустик махонький. Вон, там у нее гнездо, туда она червячков деткам носит.
- С нашего огорода?
- С нашего, али еще где возьмет.
- А детки у нее тоже синенькие как она?
- Не знаю, Юрка, не видал.
- Пойти чтоль глянуть, дядя Вить?
- Не надо, Юрка, а то еще испугаем ее, бросит она гнездо и улетит от нас. А ведь как хорошо видеть эту птаху каждое утро.
- А откуда она взялась у нас, дядя Вить?
- А кто ее знает; может привез кто и выпустил, может сама с пути сбилась. Вишь погода-то у нас поменялась, зима не зима, а так, лето дождливое, вот она небось и перепутала, забыла куда летела и решила у нас остаться.
Птичка, скрывшаяся до этого в кустиках, вынырнула из листвы, оглянулась по сторонам и взмыла в небо. Грудка у нее была голубенькая, а крылья синие-синие, чистый ляпис. И взлетала она в поднебесье и растворялась в небесной лазури, потом вдруг выныривала из той синевы, словно сама и была кусочком неба.
Мальчик смотрел на нее и удивлялся, как такое может быть, чтобы такая кроха, ничего не делая, не принося никакой пользы, лишь летая по небу, ныряя и выныривая из небес, только лишь одним видом своим приносила столько радости людям. Мамка, вечно ругачая, замолкала на раз, увидев птичку, вдруг усевшуюся на раму раскрытого окна и с любопытством заглядывающую внутрь. Дед смотрел на нее ласковыми глазами, на время забывая кряхтеть и жаловаться на свои старые кости.
Чудесная это была птичка, непонятно откуда прилетевшая в эти края. Божьим подарком, благословением небесным казалась она людям.
Но то люди. Дворовому коту Ваське птичка эта не вселяла никакого благоговения. Наоборот, она его раздражала, заставляла топорщиться шерсть и низко пригибаться к земле, пробуждая все дремавшие доселе инстинкты, которые не могли разбудить ни куры, копошащиеся в соломе, ни стайки воробьев, облюбовавшие старую вишню. Лишь синяя птичка не давала покоя Ваське. Люди смотрели на него, замечали нервную дрожь, сотрясавшую его жирное тело и грозно пшикали: - Ай, Васька, не смей трогать нашу гостью, даже не думай, негодник!
Да птичка и сама была осторожной. Никогда не угадаешь, где увидишь ее. Соткется она из неба прямо перед твоим носом, а глазом моргнешь - и вот уж нет ее, растворилась.
То лето было доброе, богатое и на солнце, и на дождик и на мягкий ветерок. Все росло, расцветало , набирало силу, и люди тоже, под стать лету, добрели, нежнели, оттаивали душой и птичка эта была добрым знаком для всех.
Но пришел однажды день непогожий. Небо заволокло низкими, серыми тучами, задул могучий ветер, срывая белые простыни с веревок, и мать как назло, сцепилась с теткой Анной. Из-за пустяка, из-за потерянного полотенца, но ведь как бывает – начнешь горланить из-за полотенца, а там вспомнишь кадушку посеянную прошлой осенью и вот уже кажется, что и не про полотенце вовсе свара, а про безответственность, наплевательское отношение. А это уж совсем другое дело, здесь так просто не разойдешься. А тетка Анна еще добавляет; тоже ведь обидно виноватой оставаться. И вот уже вынула из заветного уголка давнюю претензию и на взгляды завлекающие на мужа ее, дядю Витю положенные, и на слова еще когда, до свадьбы сказанные и понеслись кричать так, что никаким ветром не развеешь.
Стоят бабы. Орут под голым небом, не видят как тучи разомкнулись и из синевы птичка вынырнула. Вынырнула и на ветку яблони села. Не заметили ее бабы злые, а кот Васька заметил и как удалось ему в этой суматохе подкрасться, а только, глядь, а птаха, вот она, в зубах острых трепещится.
Юрка увидел, кинулся за котом, догнал жирного, зубы ему разжал, кроху высвободил. Столпились вокруг него люди, мать с теткой орать перестали, только что теперь - крыло у птички перебито, лежит на Юркиных ладошках, дышит редко, на людей не смотрит, в небо, в небо взор устремляет.
Молчат люди. Только дед закряхтел:
- Эх, бабы, бабы – вот злость ваша, что наделала, радость божью погубила.
Юрка, как услышал это, птичку к груди прижал и метнулся в сторону, с хутора долой, на поле, к старому сараю. Схоронился за сеном, держит птичку в ладошках, дышит на нее, слезами поливает, слова ей шепчет взахлеб. Мать пойти хотела за ним, но отец остановил, так и уснул Юрка с птичкой у сердца.
На утро, как лишь солнце встало, вышли люди в поле. Стоит мать, рядом тетка Анна. Дед приковылял. Отец с дядей Витей малышей на плечах держат. Стояли, ждали, когда Юрка выйдет.
Вышел Юрка из сарая. Лицо зареванное, ладошки у груди держит. Подошел к людям. Те молчат. У каждого в груди щемит. Не выжила, видать птаха, не уберегли, не перенесла злости людской радость божия.
А Юрка ладошки раскрыл, а птичка живая. Сидит на ладошках, лазурью сверкает. Встрепенулась, пискнула и в раз в небо высокое взмыла. Только ее и видели. Растворилась в синеве, как и не было.
- Папка, что ожила птичка? – повел соплями Ромка маленький.
- Оклемалась , - вздохнул дед, - вернул нам Юрка радость. Теперь ужо не ссорьтесь.
Смеются люди. Радость, словно птица, в небе растворяется. А кот на плетне сидит и тоже ухмыляется
